Улицы были пусты. Свет в окнах давным-давно погас и даже самые распоследние гуляки давно спали в своих кроватях, видя множество снов. Дождь прекратился, оставив после себя свежесть и небольшие лужи с каплями росы на траве. Ветер, до того терзавший деревья и уличные билборды тоже притих, словно, уставший, подобно людям, он решил немного отдохнуть.
Рассвет еще не наступил, а потому город был лишен звуков: ни автомобили, ни человеческие голоса, ни птичье пение не тревожили безграничный покой охвативший Эдинбург.
По асфальтовой дорожке шли двое. Сейчас их никто не мог увидеть, и они могли насладиться обществом друг друга или же предаться мыслям. Цокот каблуков словно бы терялся в ночи или же просто был не так значим, как все те события, что произошли с Леоном и Анной этой ночью. Не ведая мыслей женщины, сам Леон размышлял о том, что этой ночью он впервые за долгое время жил. Не корпел над учебниками, не разбирал бесчисленные домашние работы студентов, не сидел на скучных фильмах ужасов, которые были и на сотую долю не так страшны, чем те ужасы, что можно было встретить в жизни. Он просто жил. И в этой маленький жизни он успел сделать так много, что, как ему казалось, он не успел бы сделать и за десять лет той своей прежней жизни.
Разговор с Анной в кафе, встреча старого друга, а нынче врага, ограбление музея – все эти события так контрастировали на фоне друг друга и были столь разнообразны, что одна короткая ночь превращалась в нечто большее и куда более значимое, чем просто время суток.
Но вот, цель их назначения была все ближе, а значит, наступало время прощания. Леон не хотел, чтобы этот миг наступал. Он не хотел отпускать Анну и все то, что она успела привнести в его жизнь за это короткое время знакомства. Но мог ли он поступить иначе? Конечно, мог бы. А поступит ли? Едва ли.
И на то было множество причин: его неуверенность в себе и своей способности защищать ее, законы его мира, требующие скрывать от простых людей свое существование, неверие в идеал, как и в то, что все хорошее не может длиться вечно и мысль о том, что Анна совсем не одинока.
Наконец, пара остановилась и женщина повернулась к Леону лицом.
- Мне жаль, что тебе довелось встретиться с Маркусом… - на мгновение он запнулся, - но знаешь, кроме этого я больше ни о чем не жалею.
Леон поднял голову кверху, вдыхая свежий воздух, и увидел в небесах россыпь звезд. Они будто подмигивали живущим на земле, или, быть может, хотели что-то им сказать. Нет, не всем.
Он сократил расстояние между им и Анной настолько, что Леон снова почувствовал аромат ее духов, запах шампуня и мог разглядеть каждую крапинку в чуть расширившихся зрачках ее глаз. Не давая той отстраниться, он взял одну ее ладонь в обе свои и опустил на них свой взгляд.
- Я хочу сказать…- на какой-то миг могло показаться, что мужчина понурился, но затем он снова взял себя в руки и посмотрел в глаза женщины.
Анна же не отпрянула от него и продолжала стоять на месте. Немигающим взглядом окинула плечи мужчины, шею, лицо, остановилась на глазах. Чуть сдвинув брови, женщина словно бы решалась протянуть свободную ладонь, но не стала.
- Не делай этого.
Не просьба, не пожелание, не мольба. Скорее факт, но факт с оттенком личного. Факт, лишенный эмоций, но лишь сверху.*
Медленно он наклонялся навстречу ей, не касаясь кожей кожи, но при этом чувствуя тепло ее тела, пока его губы не оказались у ее уха:
- Прости меня, – и стоило ее имени сорваться с его уст, как его воля накатила на нее, смывая воспоминания прошедшей ночи. Леон. Ночная прогулка по городу. Леон. Черный автомобиль. Леон. Музей. И снова Леон.  Маркус. И опять Леон.  Стычка в переулке. И снова, и снова Леон. Ночное кафе. Леон. Опять Леон. Все эти воспоминания улетали в никуда, не оставляя после себя и следа. Пока через секунды, а может быть и несколько минут, Анна не пришла в себя, одиноко стоя посреди ночной улицы. И где-то над горизонтом показались первые лучи солнца, а в соседних домах начавшие пробуждаться люди, уже стали включать свет, и послышался щебет ранних пташек... Наступил новый день.